До каких пор я буду обманывать клиентов и себя? 238 / 8575

[Yaroslav]

Мир состоит не из белого и чёрного.

Я правильно Вас понимаю, что вы для себя и своего агентства приемлите получение скрытой комиссии с клиента?
Что вы не против леваков ваших агентов?
Что агент пришедший к вам поучиться и свалить с вашей базой - это тоже ну так...в порядке вещей?

Павел, что же вы такой замороченный? Слезьте со своего сранного броневичка. Сколько можно. Вы лучше не торчите в сети с утра до вечера, а хоть что то делайте, кроме слов..
Хоть кем то или чем то станьте..

[Павел Стандзонь]

Вы лучше не торчите в сети с утра до вечера, а хоть что то делайте, кроме слов..Хоть кем то или чем то станьте..

Спасибо отец родной, за заботу .
Хоть кем то уже стал:)
Я уже кто-то.
ну например Дамоклов меч по вашему разумению .
Вы так и не ответили на мои вопросы.

[Людмила Петровна]

Так коллеги и не оскорбятся, а те кто обманывает клиентов и врет им не коллеги мне. а пройдохи и обманщики и я - это говорю прямо в лицо.

Еще раз, для того чтобы снять все вопросы относительно моей позиции:

1. Тот кто делает скрытки - мошенник, которому место в тюрьме, но уж как минимум его должно осудить риелторское сообщество.

2. Тот кто делает леваки и обирает свое агентство - вор. И его нужно сажать в тюрьму или как минимум вышвыривать с белой справкой.

3. Тот, кто идет в агентство чтобы собрать трафик, а потом наработать на себя - вор и обманщик, которые путем обмана делает себе бизнес.

4. Тот, кто обманывает клиента и говорит, что да у нас квартирка в базе есть, кто развешивает заманухи на свое сайте и других, кто мутит воду и делает вред всему сообществу - он достоин порицания и осуждения.

Я за прозрачные отношения с клиентом и за честную презентацию себя и обоснование своей комиссии.

А кто не умеет этого делать, тот начинает обманывать и делать скрытки.

Да, если вы кто-то увидел себя в этом списке, обиделись?
А почему? Вы что-то делаете их этого?

Если да, значит, призываю вас задуматься о честном подходе и прозрачном, так как вы вредите не только себе, но и всему риелторскому сообществу.

Слушай, ты всерьез не понимаешь, или придуриваешься?

До каких пор мы будем обманывать клиентов и говорить про секретные базы?
Друзья, обманывать клиентов, вводить их в заблуждение - это простите срать себе на голову

Если ты врешь клиентам про какие-то мифические базы,
если ты срешь себе на голову,
то так за себя и говори.

Меня не порочь - отвечай сам за свой грех.

А если ты думаешь, что лозунгами, типа "вор должен сидеть в тюрьме",
ты изменишь рынок и спасешь мир - ты или наивный недалекий идеалист
или мошенник.

И не понятно, что из этого хуже.

[Светлана Коновалова]

Павел, по-моему, Вы выбрали не ту аудиторию со своими обличениями.
Участники форума - специалисты в своем деле, не нуждающиеся в заманухах и обмане клиентов.
Нам это просто не нужно.
Мы состоявшиеся профессиональные риэлторы.
Заманушками и рассказами о секретных базах занимаются начинающие агенты и агентства.
Кстати, упомянутый ЦИ... успешно борется с этой некрасивой формой работы.
В отличие от других баз, где иногда очень хочется найти кнопку "Пожаловаться", а ее нет.
Может, лучше бороться не с мифическими непорядочными агентами, которых здесь нет, а с базами недвижимости, которые не только с удовольствием размещают "утки", но и скачивают с других баз и не удаляют неактуальные объявления, чтобы создать видимость наполненности своей базы?
Ведь если не будет возможности эти "заманухи" размещать, то они умрут сами собой, как это было сделано на ЦИ..
Про сказочников с секретными базами - та же ситуация.
Вы их знаете?
Конкретное агентство, конкретных агентов?
Так и пишите про них с конкретным названием.
Их и обличайте.
А нас не надо призывать к честности и порядочности.
Мы здесь все честные и порядочные.
И Вам того же желаю, чтобы Вы всегда о себе могли это сказать.

[Павел Стандзонь]

Дорогие коллеги и не коллеги.
Прошу прощения за резкости в данной теме.
Я болел и меня нескольок занесло, так кк я не был в ресурсном состоянии и + коментарии некоторых людей доставляли мне дополнительную боль.
Я понимаю, что - это не оправдание, но я всего лишь человек, борящийся со своими страстями, демонами и прочим.
Исходя из того, что я хочу развивать в себе коммуникативный. человеческие навыки и прочие, то считаю не приемлимым свою выбранную в этой теме форму общения.
Я за сдержанность, конструктивность и корректное общение.

Прошу прощения еще раз у всех особенно кому причинил боль или другие неудобства.

Я не хотел сделать ничего плохого и буду впредь работать над собой и далее.

[Светлана Коновалова]

Очень за Вас рада.
Мы все за Вас искренне переживаем.
Растете и взрослеете на глазах.
Молодец!

[Помещик]

У меня что то подобное было несколько лет назад..И броневичок был с которого тоже призывал..Потому как работал в основном от клиента,и был зависим от контрагента сильно.И уж больно шибко не нравилась мне их мягко говоря "непрофессиональная" работа..Потом оброс СОБами..Работать стало проще..Особенно Сам на Сам..Залез опять на броневичок с целью достучаться до их пустых головенок,что с такими методами они долго не протянут..В ответ одна хрень..
Потом слез с броневичка..Подумал.Покурил...Да мне же лучше от этого!!!

В итоге они пришли туды-о чем я их предупреждал..Я-даже в кризис нормально себя чувствую..

Павел! Порыв хороший! Но пустая трата времени и сил!!!

P.S/ НОРМАЛЬНЫЙ МАКЛЕР-ОН ЖИВУЧИЙ!

[Светлана Коновалова]

Звенят цикады.
Словно тысячи металлических струн протянуты в густой листве олив, ветер колеблет жесткие листья, они касаются струн, и эти легкие непрерывные прикосновения наполняют воздух жарким, опьяняющим звуком. Это — еще не музыка, но кажется, что невидимые руки настраивают сотни невидимых арф, и всё время напряженно ждешь, что вот наступит момент молчания, а потом мощно грянет струнный гимн солнцу, небу и морю.
Дует ветер, деревья качаются и точно идут с горы к морю, встряхивая вершинами. О прибрежные камни равномерно и глухо бьет волна; море — всё в живых белых пятнах, словно бесчисленные стаи птиц опустились на его синюю равнину, все они плывут в одном направлении, исчезают, ныряя в глубину, снова являются и звенят чуть слышно. И, словно увлекая их за собою, на горизонте качаются, высоко подняв трехъярусные паруса, два судна, тоже подобные серым птицам; всё это — напоминая давний, полузабытый сон — не похоже на жизнь.
— К ночи разыграется крепкий ветер! — говорит старый рыбак, сидя в тени камней, на маленьком пляже, усеянном звонкой галькой.
Прибой набросал на камни волокна пахучей морской травы — рыжей, золотистой и зеленой; трава вянет на солнце и горячих камнях, соленый воздух насыщен терпким запахом йода. На пляж одна за другой вбегают кудрявые волны.
Старый рыбак похож на птицу — маленькое стиснутое лицо, горбатый нос и невидимые в темных складках кожи, круглые, должно быть, очень зоркие глаза. Пальцы рук крючковаты, малоподвижны и сухи.
— Полсотни лет тому назад, синьор, — говорит старик, в тон шороху волн и звону цикад, — был однажды вот такой же веселый и звучный день, когда всё смеется и поет. Моему отцу было сорок, мне — шестнадцать, и я был влюблен, это — неизбежно в шестнадцать лет и при хорошем солнце.
— «Поедем, Гвидо, за пеццони», — сказал отец. — Пеццони, синьор, очень тонкая и вкусная рыба с розовыми плавниками, ее называют также коралловой рыбой, потому что она водится там, где есть кораллы, очень глубоко. Ее ловят, стоя на якоре, крючком с тяжелым грузилом. Красивая рыба.
— И мы поехали, ничего не ожидая, кроме хорошей удачи. Мой отец был сильный человек, опытный рыбак, но незадолго перед этим он хворал — болела грудь, и пальцы рук у него были испорчены ревматизмом — болезнь рыбаков.
— Это очень хитрый и злой ветер, вот этот, который так ласково дует на нас с берега, точно тихонько толкая в море, — там он подходит к вам незаметно и вдруг бросается на вас, точно вы оскорбили его. Барка тотчас сорвана и летит по ветру, иногда вверх килем, а вы — в воде. Это случается в одну минуту, вы не успеете выругаться или помянуть имя божие, как вас уже кружит, гонит в даль. Разбойник честнее этого ветра. Впрочем — люди всегда честнее стихии.
— Да, так вот этот ветер и ударил нас в четырех километрах от берега — совсем близко, как видите, ударил неожиданно, как трус и подлец.
— «Гвидо! — сказал родитель, хватая весла изуродованными руками. — Держись, Гвидо! Живо — якорь!»
Но пока я выбирал якорь, отец получил удар веслом в грудь — вырвало весла из рук у него — он свалился на дно без памяти. Мне некогда было помочь ему, каждую секунду нас могло опрокинуть. Сначала — всё делается быстро: когда я сел на весла — мы уже неслись куда-то, окруженные водной пылью, ветер срывал верхушки волн и кропил нас, точно священник, только с лучшим усердием и совсем не для того, чтобы смыть наши грехи.
— «Это серьезно, сын мой! — сказал отец, придя в себя и взглянув в сторону берега. — Это — надолго, дорогой мой».
— Если молод — не легко веришь в опасность, я пытался грести, делал всё, что надо делать в воде в опасную минуту, когда этот ветер — дыхание злых дьяволов — любезно роет вам тысячи могил и бесплатно поет реквием.
— «Сиди смирно, Гвидо, — сказал отец, усмехаясь и стряхивая воду с головы. — Какая польза ковырять море спичками? Береги силу, иначе тебя напрасно станут ждать дома».
— Бросают зеленые волны нашу маленькую лодку, как дети мяч, заглядывают к нам через борта, поднимаются над головами, ревут, трясут, мы падаем в глубокие ямы, поднимаемся на белые хребты — а берег убегает от нас всё дальше и тоже пляшет, как наша барка. Тогда отец говорит мне:
— «Ты, может быть, вернешься на землю, я — нет! Послушай, что я буду говорить тебе о рыбе и работе...»
— И он стал рассказывать мне всё, что знал о привычках тех и других рыб, — где, когда и как успешнее ловить их.
— «Может быть, нам лучше помолиться, отец?» — предложил я, когда понял, что дела наши плохи: мы были точно пара кроликов в стае белых псов, отовсюду скаливших зубы на нас.
— «Бог видит всё! — сказал он. — Ему известно, что вот люди, созданные для земли, погибают в море и что один из них, не надеясь на спасение, должен передать сыну то, что он знает. Работа нужна земле и людям — бог понимает это...»
— И, рассказав мне всё, что знал о работе, отец стал говорить о том, как надо жить с людьми.
— «Время ли теперь учить меня? — сказал я. — На земле ты не делал этого!»
— «На земле я не чувствовал смерть так близко».
— Ветер выл, как зверь, и плескал волны — отцу приходилось кричать, чтобы я слышал, и он кричал:
— «Всегда держись так, как будто никого нет лучше тебя и нет никого хуже, — это будет верно! Дворянин и рыбак, священник и солдат — одно тело, и ты такой же необходимый член его, как все другие. Никогда не подходи к человеку, думая, что в нем больше дурного, чем хорошего, — думай, что хорошего больше в нем, — так это и будет! Люди дают то, что спрашивают у них».
— Это, конечно, было сказано не сразу, а так, знаете, точно команда: нас бросало с волны на волну, и то снизу, то сверху сквозь брызги воды я слышал эти слова. Многое уносил ветер раньше, чем оно доходило до меня, многого я не мог понять — время ли учиться, синьор, когда каждая минута грозит смертью! Мне было страшно, я первый раз видел море таким бешеным и чувствовал себя столь бессильным в нем. И я не могу сказать — тогда или после, вспоминая об этих часах, я испытал чувство, которое и по сей день живо в памяти моего сердца.
— Как теперь вижу родителя: он сидит на дне барки, раскинув больные руки, вцепившись в борта пальцами, шляпу смыло с него, волны кидаются на голову и на плечи ему то справа, то слева, бьют сзади и спереди, он встряхивает головою, фыркает и время от времени кричит мне. Мокрый он стал маленьким, а глаза у него огромные от страха, а может быть, от боли. Я думаю — от боли.
— «Слушай! — кричал мне. — Эй — слышишь?»
— Иногда я отвечал ему:
— «Слышу!»
— «Помни — всё хорошее от человека».
— «Ладно!» — отвечаю я.
— Никогда он не говорил так со мною на земле. Был веселый, добрый, но мне казалось, что он смотрит на меня насмешливо и недоверчиво, что я для него еще ребенок. Иногда это обижало меня — юность самолюбива.
— Его крики укрощали мой страх, должно быть, поэтому я так хорошо помню всё.
Старик рыбак помолчал, поглядел в белое море, улыбнулся и сказал, подмигнув:
— Приглядевшись к людям, я знаю, синьор, помнить — это всё равно, что понимать, а чем больше понимаешь, тем более видишь хорошего, — уж это так, поверьте!
— Да, так вот — помню я его милое мне мокрое лицо и огромные глаза — смотрели они на меня серьезно, с любовью, и так, что я знал тогда — мне суждено погибнуть не в этот день. Боялся, но знал, что не погибну.
— Нас, конечно, опрокинуло. Вот — мы оба в кипящей воде, в пене, которая ослепляет нас, волны бросают наши тела, бьют их о киль барки. Мы еще раньше привязали к банкам всё, что можно было привязать, у нас в руках веревки, мы не оторвемся от нашей барки, пока есть сила, но — держаться на воде трудно. Несколько раз он или я были взброшены на киль и тотчас смыты с него. Самое главное тут в том, что кружится голова, глохнешь и слепнешь — глаза и уши залиты водой, и очень много глотаешь ее.
— Это тянулось долго — часов семь, потом ветер сразу переменился, густо хлынул к берегу, и нас понесло к земле. Тут я обрадовался, закричал:
— «Держись!»
— Отец тоже кричал что-то, я понял одно слово:
— «Разобьет...»
— Он думал о камнях, они были еще далеко, я не поверил ему. Но он лучше меня знал дело, — мы неслись среди гор воды, присосавшись, точно улитки, к нашей кормилице, порядочно избитые об нее, уже обессиленные и онемевшие. Это длилось долго, но когда стали видны темные горы берега — всё пошло с невыразимой быстротой. Качаясь, они подвигались к нам, наклонялись над водой, готовые опрокинуться на головы наши, — раз, раз — подкидывают белые волны наши тела, хрустит наша барка, точно орех под каблуком сапога, я оторван от нее, вижу изломанные черные ребра скал, острые, как ножи, вижу голову отца высоко надо мною, потом — над этими когтями дьяволов. Его поймали часа через два, с переломанной спиною и разбитым, до мозга, черепом. Рана на голове была огромная, часть мозга вымыло из нее, но я помню серые, с красными жилками, кусочки в ране, точно мрамор или пена с кровью. Изуродован был он ужасно, весь изломан, но лицо — чисто, спокойно, и глаза хорошо, плотно закрыты.
— Я? Да, я тоже был порядочно измят, на берег меня втащили без памяти. Нас принесло к материку, за Амальфи — чужое место, но, конечно, свои люди — тоже рыбаки, такие случаи их не удивляют, но делают добрыми: люди, которые ведут опасную жизнь, всегда добры!
— Я думаю, что не сумел рассказать про отца так, как чувствую, и то, что пятьдесят один год держу в сердце, — это требует особенных слов, даже, может быть, песни, но — мы люди простые, как рыбы, и не умеем говорить так красиво, как хотелось бы! Чувствуешь и знаешь всегда больше, чем можешь сказать.
— Тут всё дело в том, что он, мой отец, в час смерти, зная, что ему не избежать ее, не испугался, не забыл обо мне, своем сыне, и нашел силу и время передать мне всё, что он считал важным. Шестьдесят семь лет прожил я и могу сказать, что всё, что он внушил мне, — верно!
Старик снял свой вязаный колпак, когда-то красный, теперь бурый, достал из него трубку и, наклонив голый, бронзовый череп, сильно сказал:
— Всё верно, дорогой синьор! Люди таковы, какими вы хотите видеть их, смотрите на них добрыми глазами, и вам будет хорошо, им — тоже, от этого они станут еще лучше, вы — тоже! Это — просто!
Ветер становился всё крепче, волны выше, острее и белей; выросли птицы на море, они всё торопливее плывут в даль, а два корабля с трехъярусными парусами уже исчезли за синей полосой горизонта.
Крутые берега острова в пене волн, буяня, плещет синяя вода, и неутомимо, страстно звенят цикады.
М.Горький. Сказки об Италии.